О своевременности воцерковления зависимых

Я являюсь священником Православной церкви, то есть, в мои обязанности входит проповедовать Евангелие, крестить, учить и многое прочее подобное. Удобно и радостно, когда подходит к тебе человек и задаёт вопрос: «что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» (Мф.19:16). Но такие евангельские случаи за всю жизнь священника, прямо сказать, ре́дки, и, по большей части, люди подходят с совсем другими вопросами и с иными ожиданиями.

Исторически сложилось, что, как минимум, треть прихожан храма, в котором я служу, так или иначе связана с двенадцатишаговым Сообществом. Для многих из них приход в церковь являлся не ответом на содержание Символа Веры, а лишь поиском спасения от зависимости, своей или родственников. Так же и зависимые, проживающие в приходском Реабилитационном центре, пришли в него не для того, чтобы стать христианами, а потому, что идти было уже или просто некуда, или уже всё равно, куда.

И вот, я призван проповедовать Евангелие, «сеять и на камне и в терние» (Мф.13:3-23), «проповедовать слово во время и не во время» (2Тим.4:2). Делать это бережно, будучи «для чуждых закона – чуждым закона, для немощных немощным, для всех сделаться всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых» (1Кор.9:20-22).

Как мне исполнить своё пастырское служение по отношению к зависимым, какие и с чего бы здесь могут быть особенные препятствия?

Прежде чем начать помогать зависимому человеку или его родственникам, зачастую личностно ещё более нездоровым, мне необходимо понять, а чем я вообще в состоянии помочь. Христианское богословие ничего не говорит мне о масштабе моих возможностей, но оно чётко объясняет мне границы возможностей Божиих. Божественная сила и всемогущество Творца простираются до тех рубежей, где начинает действовать человеческое своеволие и самость. Значит, мне необходимо постараться понять масштабы пределов своеволия и самости в зависимом человеке. И только после того, как эти границы станут мне видимы, я попробую, в зависимости от увиденного, что-то предпринять в детоводительстве человека ко Христу.

Сложность в том, что вопрос о границах самости и своеволия зависимого, не вставшего на путь выздоровления – вопрос вполне себе риторический. Внешне зависимый может выглядеть жалким, больным, придавленным жизненными обстоятельствами до последней степени, но, по факту совершаемых им поступков и высказываемых им суждений, именно он, если не правит этим миром, то всецело контролирует его.

Очень показательны первые встречи приехавших в Реабилитационный центр жителей с приходским священником. Распорядок на приходе в Ерино таков, что по пятницам вечером все желающие могут встретиться со священником не в формате исповеди, а просто поговорить или задать любые вопросы. Новички, приехавшие в Центр на реабилитацию, по прошествии недели-двух обычно приходят познакомиться со священником. Встречи эти бывают конструктивны, а бывает, ты обнаруживаешь, что стал объектом самоотверженного развода и просчитывания на предмет, чем от тебя можно при случае попользоваться и как тебя использовать в случае чего. Я думаю, что в этом зале нет человека, который не испытал бы на себе все эти методы манипуляции. Если мотивация к выздоровлению недостаточно сформирована, весь свой ум и все силы, всё наличествующее обаяние зависимый направляет на то, чтобы обжиться в Реабилитационном центре при православной храме по-своему. И даже нельзя сказать, что такой новичок пришёл познакомиться со священником: скорее, он пришёл познакомить местного деревенского попа с приехавшим в Центр собой. Если при этом зависимый имел опыт церковной жизни, скорейшим и кратчайшим путём к сердцу батюшки выбирается разговор на высокодуховные темы, среди прочего может прозвучать и тот самый вопрос «что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» (Мф.19:16). Но, слыша этот поток речи, ты отчётливо понимаешь, что человек, быть может, вначале вполне искренне собирающийся познакомиться с тобой, на деле оказался способен лишь отработать сценарий своей болезни, и для него ты – постольку-поскольку священник, и даже постольку-поскольку человек, а вообще-то, как и всё на белом свете, всего лишь объект манипуляций и потенциальный источник изменяющего сознание заветного вещества.

Зависимый говорит не с тобой и не слушает тебя, более того – он самого себя не слышит: он просто спонтанно действует, направляемый владеющей им болезнью.
Вот это и есть главное, что нужно принять во внимание всякому священнику при намерении помочь зависимому, пытающемуся начать своё выздоровление: он не слушает, не слышит, и даже не видит тебя как человека. Это состояние, в которое зависимый врастал годы, в котором он запёкся, как муха в янтаре.

Наивно считать, что разговор со священником или посещение богослужений в каком-нибудь приходе, или поездка по монастырям сами по себе что-то изменят. Книга архимандрита Мелетия (Веббера) «Шаги преображения» подробно описывает человеку здоровому и непричастному зависимости причины и глубину неспособности человека зависимого питаться твёрдой духовной пищей православной ортодокси́и.

Итак, для начала выздоровления зависимому недостаточно просто поговорить со священником или пожить при каком-нибудь приходе или монастыре. Ему необходимо попасть в заранее продуманную и согласованную между всеми участниками (родственниками, друзьями, священником и прочими) систему поддержки. И, даже при обеспечении всех благоприятных условий, первым положительным изменением станет не выздоровление зависимого, а пока лишь то, что к нему вернётся способность видеть вокруг себя людей, а не средства добычи дурманящего вещества, слышать людей и принимать от них помощь. Удобнее и быстрее такой результат достигается в психотерапевтической группе, в которой, благодаря соблюдению ряда правил, формируется среда, оптимальная для начала выздоровления зависимого.

Может ли на обычном среднестатистическом приходе или монастыре сама по себе сформироваться такая психотерапевтическая среда? Если дипломатично ответить – маловероятно. Поможет ли священник зависимому, который не слышит даже самого себя, если начнёт проповедовать ему безусловные истины о спасении во Христе? Если дипломатично ответить – чудо всегда возможно.

Психотерапевтическая, то есть одушевляющая [1] программа реабилитации создаёт зависимому человеку условия, чтобы его изуродованное болезнью мировосприятие стало потихонечку, не травмируя хозяина, меняться от «я бог» на «я на дне».

[1] В пространстве моего доклада термин духовное тождественен понятию религиозное, от латинского religare, связывать, соединять, и используется только тогда, когда речь идёт об обращении человека лично и непосредственно к Богу. Понятие духовное будет предполагать возвышение человека над своей повреждённой грехопадением природой, попытку уже не очеловечения, а обо́жения. Термином душевное я буду именовать всё то, что относится к пространству отношений человек–человек, пространству полноты человеческой культуры. Греческое слово ψυχή, душа, чисто филологически определяет границы психотерапии именно как душе-терапии, то есть помощи одного человека другому, душа к душе. Говоря о развитии души, я буду употреблять звучащее не очень благозвучно, но точно и выразительно, слово очеловечевание.)

Эти условия создаются не молитвой или обрядными действиями, а психотерапевтическими установками в форме, предельно облегчающей больному их восприятие. Есть ли в Церкви Христовой действенная альтернатива психотерапевтическому выведению зависимого из состояния личностного распада? Нет, и быть её не может. Потому, что Церковь не располагает методиками лечения кариеса, панкреатита, расстройств психики и тому подобного: она создана Христом для совершенно других целей. Исцеление человека от любого заболевания, в том числе, и от зависимости, возможно в Церкви на уровне чуда, но не на уровне методики. Однако, требовать от Бога всякий раз чуда здесь и сейчас, когда в храм приходит зависимый, вряд ли правильно. Как бы ревниво я не относился к своему священническому достоинству, я вынужден признать, что никакая моя евангельская проповедь, обращённая к зависимому, не находящемуся в состоянии выздоровления, до него не дойдёт и будет профанацией. Разве, что в сознании зависимого перечень бесполезных-надоевших, кого он уже много-много раз слышал, родителей-учителей-милиционеров, пополнится ещё и священником.

Духовный инструментарий Церкви рассчитан на действие в человеке покаяния через веру в Бога евангельского благовестия, а психотерапевтический инструментарий реабилитационной программы позволяет прийти в себя человеку, оттолкнувшемуся от дна жизни. Если в варианте церковного покаяния можно говорить о событии прямого действия на душу благодати Божьей, то в варианте психотерапевтического личностного пробуждения уместно говорить не о начале обо́жения, а о начале очеловечевания. То есть того, что и необходимо зависимому в самом начале.

Никакие духовные усилия не принесут пользы до тех пор, пока зависимый в группе ли, в беседе с консультантом или священником, не начнёт, если не слышать, то хотя бы слушать собеседника. Способность даже ещё не слышать, но уже слушать – начало того, что человек выходит из своего замкнутого мира болезни, начинает открываться. Если же он услышит ближнего, то есть пустит его внутрь своего мира, можно говорить о действительном начале выздоровления. А ещё необходимо, чтобы зависимый произнёс своё первое слово. Обращённое к человеку не как объекту манипуляций, а именно как человеку. Это слово может быть совершенно не продуманным, невнятно сформулированным, но исходящим из души зависимого, порождённым его переживанием, проживанием происходящего. «Ребята, мне так хорошо» или «ребята, мне так плохо» – для выздоровления неважно, главное, что зависимый произнёс это слово о себе, от себя, а не направляемый своей болезнью. Произнесённое от себя, из себя слово означает, что душа зависимого начинает открываться миру вокруг, приобретает способность слушать, слышать и говорить, начавший выздоравливать зависимый осваивает в себе самом образ Божий, присущий ему от са́мого рождения. Это совершившееся душевное раскрытие и означает готовность зависимого слышать что-то о Христе. Слова о невозможности любить невидимого Бога при нелюбви к своим видимым ближним (1Ин.4:20) вполне относятся и к невозможности богообщения без навыков человекообщения. То есть, начало Евангельской проповеди в отношении зависимых возможно только после оживания их душевных способностей к человекообщению. Пока не восстановлены способности души слышать и говорить, все слова священника о духовном – в пустоту и самообман. Но начав видеть личности в окружающих людях, обращаясь к ним, как к личностям, выздоравливающий зависимый становится способным обратиться и к Богу, как Личности. Будет ли он иметь в этом нужду – зависит как от его прожитого опыта, так и от того, насколько компетентный окажется рядом священник.

То, что на каком-то этапе в программу реабилитации включился священник, вовсе не означает, что отпала нужда в психотерапии. Формирование правильных отношений с людьми – залог правильных отношений с Богом. Иначе своё привычное и наработанное годами потребительское отношение к людям зависимый начнёт реализовывать и по отношению к Богу – манипулировать и добиваться своего, обманывая, разумеется, не Бога, а самого себя.

Как начало открытости зависимого перед миром, людьми и Богом есть начало его выздоровления, так и любая не отсекаемая вовремя ложь по отношению к себе, людям и Богу есть начало формирования срыва. Если искренние отношения с людьми заменяются на отсидку в группах самопомощи, если живые личностные отношения с Богом подменяются исполнением хорошо изученных обрядов, то через некоторое время срыв неизбежен. И тогда необходимо снова возвращаться к началу, и снова учиться работать душой и произносить слова от сердца. Вот тут уже со стороны священника необходимы самые решительные, и не вполне привычные, с точки зрения традиционной монашеской аскетики, действия. У ранее воцерковлённого зависимого необходимо отобрать молитвослов, принуждая молиться только своими словами и предельно кратко, пусть коряво-криво-косо, но из своего сердца. Вероятно, не только обязать его не причащаться, но и не исповедоваться какое-то время (требуя при этом анализировать свои поступки и чувства в письменной форме согласно программе реабилитации). Уж точно не пускать его ни в какие паломничества по монастырям и «духоносным старцам». Потому, что все эти религиозные действия он будет использовать для того, чтобы убежать в них от выздоровления, которое снова будет состоять из действий сугубо душевных, психотерапевтических: налаживания доверительных отношений с самим собой и с ближними.

Я хочу ещё раз обратить внимание на то, что методы духовного руководства в отношении зависимого человека могут выглядеть непривычными общепринятой православной аскетике. Но даже в патериках встречаются притчи, объясняющие необходимость таких действий. Например, известная притча о монахе, которого многое раздражало в общежительном житии, и он пошёл в отшельники, чтобы, не отвлекаясь на людей, строить прямые отношения с Богом. Поскольку монах был не из сообщества зависимых, а из сообщества монахов, то, как только он в раздражении расколошматил кувшин, опрокидывающийся несколько раз, пока брат ждал появления воды в источнике, он сразу же опомнился и вернулся обратно в общежитие. Потому, что понял: сначала воспитай душу, решая с людьми свои человеческие, душевные личностные проблемы, а затем отстраняйся от людей и решай духовные.

Как это не странно выглядит, я, будучи священнослужителем, значительную часть времени в разговорах с зависимыми и их родственниками посвящаю не тому, чтобы проповедовать им о Христе и о Церкви, а тому, чтобы удержать их от преждевременного и (не смог подобрать иного словосочетания) удало́го вваливания в церковную жизнь. Практика, на первый взгляд, снова неочевидная, но она соответствует христианской традиции, именуемой тайноохранительной дисциплиной, о необходимости которой писали, среди прочих, Василий Великий и Кирилл Александрийский. Во времена жизни этих отцов тайноохранительная дисциплина требовалась, чтобы неофиты по привычке не встроили церковное вероучение в собственное языческое мировоззрение. Сейчас нечто подобное приходится наблюдать у самостоятельно выздоравливающих зависимых, вроде бы и согласных воспринимать церковную жизнь, но не глубже, чем это предписано рекомендациями двенадцатишаговой Программы, а то и собственными хотениями.

Обычный номинальный православный может десятилетия жить в церкви, но мимо Христа, исполняя положенную обрядовую жизнь, исповедуясь, причащаясь. У зависимого такая псевдодуховная жизнь гарантированно приведёт к срыву, так как страсть в душе, не радеющей о личностном и искреннем человеко- и богообщении, снова начнёт набирать силу.

Длящееся во времени умирание в зависимости, как предельно возможное проявление греха в человеке, может быть заменено жизнью во Христе. Не просто исполнением необходимых традиционных форм и обрядов церковной жизни, а исполнением необходимых традиционных форм и обрядов церковной жизни в постоянном предстоянии перед Богом. Личные отношения – как постоянный суд: а как мои мысли, чувства, поступки сейчас выглядят пред Богом. Любая ложь, любое оправдание лжи в себе перед самим собой – начало срыва для зависимого. Благодарность и ответственность перед Богом за свою жизнь позволяет укорениться в правильной, праведной жизни. В этом смысле, если выздоравливающие зависимые хотят жить без срывов, то они обречены на полноту, содержательность и конструктивность жизни как душевной, так и духовной.

Я благодарен Богу за знакомство с такими прихожанами, глядя на пример их жизни мне легче быть священником и они, сами того не подозревая, поддерживают меня на моём пути к спасению во Христе.