Воцерковление такой личности представляется довольно сомнительной целью, а если оно и происходит, формально, то превращается, для зависимого, в очередную игру иллюзий. Если зависимый не начал выздоравливать, а точнее, не находится, уже довольно продолжительное время, в процессе самостоятельного ответственного выздоровления - не пришел на уровень понимания своих мотиваций, честной оценки своих желаний, не начал учиться жить без масок и ролей, то уровень его способности к честному диалогу с Богом стремится к нулю. Его представления о Боге, и идеи об отношениях с Богом, стали частью его болезни.
Весь этот «замкнутый круг» приводит к тому, что донести ему правду извне или самому распутать этот «клубок» лжи и иллюзий практически невозможно, пока не наступит определенный момент. И надо честно признать, никто не может сказать, когда такой момент наступит, и наступит ли вообще, в жизни отдельного человека. И как этот момент выглядит снаружи или ощущается человеком внутри, мы тоже не знаем, пока конкретный человек не опишет свой уникальный опыт.
Когда мы в своей работе сталкиваемся с воцерковленным зависимым, то возникают амбивалентные чувства. С одной стороны, радостно, что не придется объяснять элементарные понятия «что такое хорошо, а что такое плохо», и мы сможем в какой-то мере говорить с ним на одном языке. А с другой стороны, становится понятно, что человек этот имеет, так сказать, еще один слой защиты своей болезни. Как сказано выше, религиозность зависимого становится частью его болезни, как и все остальное. А это означает, что и на эту тему у него неверные представления, система иллюзий и отрицания. И прежде всего, для религиозного зависимого, это означает - настойчивые попытки использовать Бога в своих целях и отрицание этого.
Также надо понимать, что личность зависимого, кроме всего прочего, продукт жесткой системы насилия. Насилие, в виде давления, директив, жестких правил и ригидных установок, сопровождают зависимого всю жизнь, от семьи до социума, в котором он вынужден вращаться. Привычка подстраиваться, мимикрировать, носить маски, играть роли становится частью личности зависимого.
Учитывая все это, участие в церковно-приходской жизни, как условие пребывания в реабилитационном центре, неизбежно воспринимается зависимым, как навязывание или даже вынужденное зло, если только он не ощущает в этом возможности спрятаться и снова отгородиться от правды о себе и необходимости раскрываться.
Так как обрядовая сторона религиозной жизни не является безусловно необходимой в терапии зависимостей и реабилитации зависимых, обязательность церковной жизни в таких условиях, представляется некой формой прозелитизма, практикуемого деструктивными культами, которые специально ищут людей, находящихся в кризисных ситуациях, ослабленных и дезориентированных, чтобы, пообещав облегчение, вовлечь их в свою религиозную или иную общину.
Если зависимому ставится условием помощи участие в церковной жизни и в Таинствах, то не воспринять это как очередную роль он вряд ли будет способен. Для него это будет не его решение, не его выбор; это - либо выбор тех, кто руководит, либо выбор его болезни. Даже если воцерковление представляется просто как желательное для руководства программы, то, учитывая склонность многих зависимых угодничать перед власть имущими и конформизм, на первых этапах выздоровления воцерковление часто становится поверхностно-внешним, а Таинства, в таком случае, профанируются.
Важно отметить также, что наличие в терапевтической группе однозначной религиозной концепции приводит к жесткой системе понятий и верований, в которых осуждается и воспринимается «в штыки» не только отклоняющееся поведение, но и инакомыслие и даже открытое выражение чувств по отношению к некоторым аспектам жизни и религиозности. Группа православных людей, например, то есть, группа людей, собранных по принципу принадлежности к православной религиозной традиции, не может, по сути, быть толерантной к чему-то чуждому и противоречащему догматам и традициям православия. Создается система табуированных тем, группового давления, молчаливого осуждения и отвержения, особенно учитывая, что такая среда состоит из самих зависимых, все еще наполненных страхами, неуверенностью и цепляющихся за внешнее, чтобы чувствовать себя спокойнее. То есть создается обстановка непринятия, мешающая акцептации больного - смиренному принятию себя со своей болезнью.
Большинство зависимых, принявших решение или вынужденных отказаться от объекта зависимости, склонны к переключению на поведенческие и сверхценностные зависимости, помогающие испытывать сильные эмоции. А религиозная догматичность и фанатизм – одно из наиболее удобных таких проявлений, так как здесь есть место для ролей, внешнего пафоса и «священной войны» с «еретиками или внешним греховным миром». То есть, для концентрации на внешних аспектах жизни и внешних угрозах, для ухода от внутренней работы над собой.
Попадая в такую обстановку, не имея возможности соответствовать «молчаливым» внутренним и открытым групповым требованиям, ощущая, при помощи других, греховность своего мышления и своих желаний, зависимый либо срывается с процесса, либо «одевает предложенное ему облачение», снова прячась от реальности, вместо того, чтобы начинать процесс разоблачения себя.
При этом, в религиозной среде, руководство очевидным образом одобряет религиозность и не одобряет все ей противоречащее.
Чувство вины и стыд за собственное несоответствие, подавляющиеся каждым зависимым всю жизнь, являются важнейшим двигателем зависимого мышления и поведения. Они заставляют закрываться и прятаться, парализуя внутреннюю работу над собой и стимулируя внешние усилия, приводящие к тому, чтобы «казаться кем-то», вместо того, чтобы «быть собой» и «вырастать в кого-то» эволюционно.